К жительнице деревни Тулово Рогожинской Марии Фоминичне мы с членом КХП-БНФ Яном Державцевым попали достаточно случайно, расспрашивая деревенских прохожих о людях, которые могли бы помнить события, связанные с уничтожением в Иловском рву евреев из Витебского гетто. Несмотря на свою сложную и непростую судьбу, в свои 91 год женщина ведет себя достаточно живо, много читает, пишет стихи, интересно рассказывает о прошлом, хорошо помнит о тех ужасных временах.
Число убитых евреев во времена оккупационного периода в Витебске составило аж 17 000 – 18 000 человек.
Тысячи заключенных вывозили в деревню Себяхи к Туловскому (Иловскому) рву, где и совершались убийства. Расстрелы проходили с утра до ночи, а на детей и стариков даже жалели патроны, закапывали живыми. Как утверждают исторические источники, местами массовых расстрелов стали Иловский ров, еврейское кладбище в районе Песковатика, Старо-Улановичское кладбище, Улановичская гора, Черная лужа, Духовской ров, пойма реки Витьбы, возле ветеринарной академии.
Мы обратились к Марии Фоминичне с просьбой рассказать о трагических событиях уничтожения еврейского населения.
– Расстреливать евреев начали еще летом 1941 года. Немцы только контролировали, а убивали либо пленные, либо полицаи. Были и такие люди, что наживались на чужом горе. В Себяхах такой Андрей был, так говорили, целую сумку золота насобирал.
Некоторым везло, им удавалось убежать. Моя тетя целый год держала на печке шестилетнего еврейского мальчика. А у самой было четверо своих детей. Стригла чуть ли не каждую неделю, так как темные волосы были слишком кудрявые. Однажды в деревню пришли партизаны, и тетя уговорила их забрать мальчика к себе, иначе, говорит, и меня убьют и его повесят. Партизаны одели ребенка, посадили на коня и повезли в лес. Больше я его никогда не видела.
Однажды в наш дом с криком "спасите" забежала девушка лет восемнадцати. Сначала хотели спрятать ее под полом, но немцы с собаками. И ее найдут, и нас убьют. Тогда я решила вести ее на Селивовщину, сейчас там городские дачи. Мама дала буханку хлеба и кусок сала. Я показала ей направление движения и сказала, что если она будет его придерживаться, то попадет к партизанам.
Моя тетя жила напротив рва, так говорила, что ночью там такой стон стоял, что нас трясло и колотило. Говорят, земля ходуном ходила от дыхания живых человеческих тел. Мальчик однажды к ней прибежал. Говорит: "Тетенька, я из-под земли вылез!" Лет 12 ему было. Во, что вытворяли: живьем ребенка в землю бросили.
До войны я училась в планово-бухгалтерском техникуме на улице Фрунзе, а директором там был красивый, очень хороший еврей Левин. Так вот, однажды на дороге, которую убирали местные жители, я наткнулась на его фото. Видимо, бросил намеренно, надеясь на то, что кто-то из знакомых наткнется на фотографию и таким образом станет известно место его упокоения.
Зимой 1943-го немцы, боясь возмездия и заметая следы, опять же чужими руками начали выкапывать убитых ранее евреев и жечь их останки на огромных кострах. В Тулово дышать было нечем, такой смрад стоял! Страх Божий!
Но страдали не только евреи. Где-то за полтора года до конца войны нас из Тулово переселили в дома на Стадионных улицах, а затем в концлагерь "Пятый полк". Там было совсем ужасно. Месяц мы там пробыли. Это как год, а то и больше. Не дай Бог. Голод, холод. Пленные лежат слоями, просят водички. А водички не было. Однажды я нашла ржавую банку консервов, подползла к луже, зачерпнула дождевой воды, дала раненому.
Через месяц нас – грязных, вонючих, отвратительных – погрузили в телячьи вагоны и повезли в неизвестном направлении. Привезли в Белосток. Раздели прямо на снегу и погнали в баню. Из бани снова пришлось надевать нашу замерзшую грязную одежду. Потом приехали купцы. Нас (меня с дочерью, свекровь, золовку с ребенком) никто не взял, поэтому отправили за колючую проволоку. Едем, вокруг красиво. Весна там начинается значительно раньше. Попали в Берлин. Рядом располагалось три лагеря: итальянский, французский и советский. Барак небольшой, а людей аж 36 человек. Нары в два этажа, какие-то матрасы. Кормили баландой с червями. Снимешь их и ешь, вкусно...
Каждый день работа под конвоем. Поработали всё, что только возможно. На ноги заставили надеть деревянную обувь. Быстро начали лопаться, болеть и кровоточить пятки. Обратились к начальнику. Тот, видимо, пожалел нас и разрешил носить свои сапоги и ботинки.
Когда стали подходить советские войска, детям неожиданно начали давать 1,5 литра молока с кусочком масла и куском батона. Бабы говорят: русские подходят, поэтому немцы стали бояться.
– А слышали ли Вы что-нибудь об уничтожении в Иловское рве в предвоенное время репрессированных советских граждан?
Об уничтожении "врагов народа" Мария Фоминична ничего не слышала, а вот о репрессированных туловских крестьянах кое-что рассказала.
– Сначала начальство хватали, а потом уже всех подряд. Только за одну ночь из Тулово забрали 30 сельчан. У одного аж семеро детей было, никого не пощадили. Зловещий "черный ворон" по зимней крепкой наледи прилетел из Витебска в деревню и навсегда увез в неизвестность ни в чем невинных граждан. За моим отцом тоже приезжали. Спасло его только то, что областной судья Новичков дружил с ним. Говорит, иди, Фома Степанович, в лес, взбирайся на ель, потому что ты уже в списках, сегодня приедут. А мороз был страшный. Одела мать отца в тулуп, валенки и проводила из дома. Сидеть же надо было до утра. Три раза за ночь приезжали по его душу. А когда уехали, мать фонарь зажгла, показала, что можно домой возвращаться. И так отец три ночи скрывался. Из-за этого заболел воспалением легких, попал в областную больницу. Вот, как легко было, но, слава Богу, спасся. А из тех, кого забрали, никто не вернулся.
Вот свекор мой был обычный фельдшер из Тулово. Пришел с работы, лег под яблоней отдохнуть, а тут приехали, схватили, забрали, а на третий день у него разрыв сердца случился. Не вынес этого всего. Деверю моему сказали: "Похоронили вашего отца на еврейском кладбище, приходите, заберите его вещи".
Столько пережито, столько пройдено, но нет в глазах старой женщины ни ненависти, ни злобы. Светятся они радостью, гордостью за своих внуков, которые все имеют высшее образование. Но больше всего удивляет то, что не ожесточилось ее сердце, что по-прежнему пишутся стихи. Искренние эмоциональные, по-своему философские, вдумчивые, глубокие:
Великий Боже, дай мне силы
Закончить этот путь земной,
Не быть обузой до могилы
И чтоб не мучились со мной.
И не лишай до расставанья
Рассудка, здравого ума.
И чтоб за все мои деянья
Была ответственна сама.
С. Горький
