Место захоронения советских военнослужащих времен Второй мировой войны членам партии КХП БНФ Яну Державцеву и Петру Сарапене показала Секачова Людмила Семеновна, жительница деревни Козлы. В увековечение памяти захороненных в конце прошлого года партийные активисты установили деревянный крест.
Земля Витебского района в прошлом веке была обильно полита человеческой кровью. Во времена сталинских репрессий, как полагают исследователи, энкавэдэшники убили около тридцати тысяч заключенных Витебской тюрьмы. Места их захоронений до сих пор засекречены. Но даже найденные общественными активистами братские могилы, в которых, по их мнению, похоронены репрессированные, сегодняшние власти почитать пока не собираются.
Зато власти будто бы чествуют подвиг советского воина. Но чего в этой почести на самом деле больше – идеологического цинизма или искреннего человеческого чувства – пусть читатель решает сам.
Попасть на кладбище напрямик полевой дорогой не удалось, поэтому мы ехали через Михали, Пестуницу, Ворошилы, за которыми и свернули на разбитый, с большими выбоинами, грунтовую дорогу, которая дальше переходит в полевую, и, наконец, соединяет Ворошилы и Козлы. Проехав по этому пути километра три с половиной, через поле пошли в сторону старого кладбища, недалеко от которого некогда и находилась еще одна деревня Ворошилы. Во время войны здесь проходила линия фронта, и в течение нескольких месяцев шли ожесточенные, с большим количеством жертв бои. Убитых друзей военные похоронили на окраине уничтоженной в войну деревни. Поставили деревянные обелиски, написали фамилии похороненных...
Жительница деревни Михали Ольга Игнатьевна Дорожкина хорошо помнит послевоенные времена и те военное кладбище. Дадим ей слово:
– В сорок четвертом году мы вернулись из эвакуации. Ни одного дома в деревне не осталось, поэтому жили в солдатских бункерах, которых было много. Места хватило для всех бывших беженцев. Метрах в пятистах от бункеров в сторону уничтоженной войной деревни Ворошилы на холме было военное кладбище: шесть рядов по десять могил в каждом. Ровненько так, словно под линеечку. На каждой могилке – деревянная тумбочка. Сверху – звездочки на всех. Кое-где на тумбочках были прикреплены даже фотографии, завернутые в слюду.
Хоронили зимой, поэтому тела закопали неглубоко. После весны могилы просели. Вонь стояла невыносимая. Бригадир дал приказ носить на могилы землю. Носили все – и взрослые, и дети. Носили где-то с неделю. Два старика нарезали лопатами дерн и обкладывали сверху. Вонь прекратилась. Весной 1945 года люди посадили там по три тополька на каждый ряд могил. Кладбище огородили шестами. Гвоздей не было, поэтому прикрепили их к столбам красным телефонным проводом.
В 1946-47 годах, я в то время училась в Лужесно в техникуме, летом вместе с бухгалтером Владимиром Боровиковым переписывала все фамилии с деревянных тумб в общую тетрадь. В каждой могиле было где-то по пятнадцать-семнадцать человек, а было шестьдесят могил. Были, правда, три другие могилы: в одной похоронен капитан и майор, а в двух других – девочки, по две также. У девушек даже фотографии были, они – разведчицы. Им даже небольшой стих был посвящен. Солдаты клялись отомстить врагу за их смерть. Ну, пусть будем считать по восемь-десять солдатиков на могилку – и то получается не меньше пятисот человек.
На Дзяды или Троицу, когда шли поминать родственников, сельчане заходили и на военное кладбище, оставляли кутью, печенье... Деревня была большая, людей – целый поток. Топольки быстро выросли, и осенью, после листопада, люди убирали листья. Уберут аккуратненько, а потом сожгут. Чистенько так, чистенько.
И вот как-то, было это где-то уже перед самой перестройкой, убрали мы с Секачовой Людмилой могилки умерших родственников, возвращаемся назад. На военном захоронении в то время уже памятник стоял. Надпись, как обычно: «Героям, которые освобождали..., погибших за Родину...». И вдруг у нас шок: «А что это такое!?» Все эти огромные тополя бульдозер положил вершинами в центр. И на каждом вывороченном дереве – на корнях с десяток черепов висит. Останки человеческих вокруг разбросаны. Памятника нет. На то время эта земля уже под Зароново отошла. Мы сразу оттуда убежали. Позже встретили бригадира, Ольгу Сташкевич, спрашиваем: «А что это вы наделали с кладбищем?» – Та отвечает: «Нам приказали перезахоронить, мы и перезахоронили»...
И в Шарках хотели захоронение уничтожить. Там где-то солдат сто похоронено, я их тогда тоже переписывала. Итак, рассказывала нам Мищиха Дорожкина: «Приезжает бульдозер после того, как в Ворошилах понаделал беды, туда. Я вилы, которыми навоз выгребала, в руки – и к ним: Только тронь — заколю!» Так и спасла, прогнала их оттуда. Она за тем кладбищем сама ухаживала, убирала, цветы сажала. Позже приехали люди из военкомата, поставили памятник и соорудили цепную ограду. Она говорила, что из Ворошилов в Шарки привезли красную урну с землей. Вот так солдатиков и перезахоронили.
Мой хозяин, сколько жил, он также трактористом работал, говорил: «Если бы мне то приказали делать, то после того, чтобы я увидел столько черепов, я бы уже второе дерево из земли никогда бы ни вывернул».
Как-то приезжает человек, здесь воевавший, на военное кладбище – мы тогда как раз поминали. Привез венок и тюльпаны, чтобы посадить. Подходит к нам и спрашивает: «Где мне поставить венок? Что вы наделали с кладбищем военным?» – «А разве мы наделали? Зароново. Зароновский сельский совет». – «Хорошо, – говорит, – я этого так не оставлю. Вы знаете, с какой трудом мы их хоронили? Это же наши боевые товарищи. Мы рисковали своей жизнью, так как опасность была, много было снайперов. Мы же забирали их по ночам. Щупали шинели, чтобы распознать: наш ли, или немец».
Вокруг этого холма начали пахать землю. И что вы думаете: идем мы на кладбище, а трактор, как пройдет, белые солдатские черепа лежат, как грибы. Когда я с братом ходила на кладбище, где наш отец лежит и все деды, так он оставался на время и собирал кости и черепа. Нет, он их не хоронил, а бросал в кусты, выросшие на месте бывшего захоронения. Говорил: «Я не могу пройти мимо, не могу пройти! Столько черепов! А зубки – все ровненькие!». – Там люди все были молодые. Это же были последние наборы: 25-26 года. Там не было стариков, ни одного.
А лет десять назад приезжал ко мне поисковый батальон, проверял информацию по этому погребению, которое им местная краевед передала. Приехали они вечером – а дождь, как из ведра. Это был октябрь. Я им говорю: «Ребята, что вы там можете с саперными лопаточками найти? Тех, которых на поле разнесли плугами, за столько лет тракторы сокрушили вдребезги... В поле вы ничего не найдете». – Говорят: «Бабуля, это не ваше дело». Наделали своими лопатами ямок в поле, но ничего не нашли. А я им – да говорю: «Если хотите найти что-то, копайте вот здесь, в кустах. Там как раз березовый пень остался, а под ним лежит капитан. Минер. Он уже после войны взорвался. Хотите его откопать – корчуйте пень. Хотя бы капитана найдете. У него примета одна: его привезли без головы». Но как им с тем пнем без техники было совладать? Так они и уехали, засвидетельствовав, что ничего не нашли.
Знаете, недавно умер витебский чиновник. Хоронили его у нас, в Борщевке. А сын как раз вез меня из города. Спрашиваем: «Что случилось? По какому поводу к погосту дорогу проложили?» Оказывается, на похороны должны были приехать Косинец этот с Андрейченко, так вот дорогу и сделали. Вот такое у нас почтение выходит: один чиновник куда большего стоит, чем пятьсот защитников Родины, которые за ее освобождение преждевременно головы свои положили.
После такого искреннего рассказа добавлять что-то от себя не имеет смысла. Как говорится: no comment.
С. Горький
