14 июня в арт-пространстве «Vzar» открылся плакатный вариант передвижной выставки «Жить или писать. Рассказы Варлама Шаламова». В мероприятии принял участие руководитель проекта, доцент факультета социальной психологии Московского государственного психолого-педагогического университета, кандидат философских наук Сергей Соловьев.
Подобные выставки уже прошли в Минске, Бресте, Праге, Парме, Люксембурге, Берлине, Киеве, Москве, Санкт-Петербурге. Витебская выставка состоялась благодаря поддержке социально-культурной организации «Витебск для меня», арт-пространства «Vzar» и Дома литературы Берлина. Именно в Берлине она впервые и выставлялась в сентябре прошлого года.
Надо отметить, что интерес немецких литераторов и читателей к творчеству российского писателя Варлама Шаламова достаточно велик. На данный момент в Германии уже издано шесть томов его сочинений, и переводческая работа продолжается. И все дело в том, что тема памяти в таких странах как Германия, Италия, Испания очень востребована.
Свой разговор с витебской аудиторией Сергей Соловьев начал с развенчания мифа о Шаламове как только об авторе известных «Колымских рассказов». В связи с этим он подчеркнул: творчество писателя гораздо шире этого цикла.
Развивая тему памяти, Сергей Соловьев рассказал о своей недавней поездке на Колыму. Природа почти поглотила страшные свидетельства сталинского ГУЛАГа. Теперь на развалинах лагерных строений, где память и забвение неразделимы, растет иван-чай. Воспроизведенная на экране черно-белая фотография наглядно передает этот факт памяти и забвения. Через колымскую реку перекинуты три моста: полуразвалившийся деревянный, построенный лагерными заключенными до войны; закрытый недавно бетонный мост, построенный в пятидесятые годы; и современное сооружение с асфальтовым покрытием, по которому на большой скорости проносятся машины. Машины, владельцы и пассажиры которых не обращают никакого внимания на свидетельства страданий и мук миллионов людей, прошедших через систему лагерного унижения и уничтожения.
В эссе Шаламова «Память» есть такие строки: «Как вывести закон распада? Закон сопротивления распаду? Как рассказать о том, что только религиозники были сравнительно стойкой группой? Что партийцы и люди интеллигентных профессий разлагались раньше других? В чем был закон? В физической ли крепости? В присутствии ли какой-либо идеи? Кто гибнет раньше? Виноватые или невиноватые? Почему в глазах простого народа интеллигенты лагерей не были мучениками идеи? О том, что человек человеку – волк и когда это бывает. У какой последней черты теряется человеческое? Как о всем этом рассказать?» По мнению Соловьева, эти строки объясняют, почему были написаны «Колымские рассказы».
После выхода из лагеря перед писателем не стояло дилеммы «Жить или писать», ибо писать для Шаламова и значило жить. Лагерный опыт ничего никому не дает, но он запечатлел в сознании писателя всю бездну распада человеческой особи, доведенной до предела, когда перед заключенным стоит одна единственная задача – задача выживания любой ценой. Воспроизведение этого опыта средствами литературы и стало смыслом его послелагерной жизни.
Как отметил Сергей Соловьев, осознавая весь масштаб творческого наследия Шаламова, созданного после почти двадцати лет, проведенных им в лагерях, начинаешь преклоняться перед человеком, сумевшим создать литературу подобного уровня после того, как на себе испытал все то, про что он пишет.
По словам Соловьева, чтобы представить себе масштабы ГУЛАГа в сталинские времена, достаточно взглянуть на карту: сеть только колымских лагерей размещалась на территории, равной одной седьмой части бывшего СССР. Только в «Дальстрое» с 1932 по 1953 годы работало 859 911 заключенных, 121 256 из которых умерли от непосильного труда, издевательств, голода, низких температур и болезней.
Пытки, издевательства, унижения репрессированные граждане испытывали не только со стороны уголовников, но – что еще страшнее – со стороны представителей органов безопасности, следователей, лагерных надзирателей и начальства. Поражает своим цинизмом письмо Сталина 1939 года, в котором он предоставляет чекистам право использовать при допросах пытки и рекомендует не наказывать их за подобного рода практику, хотя широкое использование издевательств и пыток в системе НКВД началось раньше. Шаламов не испытал на себе пыток, поэтому никогда не осуждал тех людей, которые под воздействием насилия подписывали признательные документы и доносы. Не осуждал, потому что не знал, способен ли был сам выдержать такие испытания, ведь физически сломать можно любого.
И все же Шаламов прежде всего поэт. Поэт, не терявший поэтического восприятия действительности даже в условиях, где, казалось бы, поэзия и существовать не может. На упаковочной бумаге, доставшейся ему от прежнего фельдшера, он пишет стихи и отправляет их Борису Пастернаку. Стихи дошли, и, по свидетельству литературоведа Вячеслава Иванова, поэт их прочитал, а на полях сделал пометки красным карандашом.
Надо сказать, что Варлам Шаламов в советское время прежде всего и был известен как поэт: у него в отличие от прозы вышло пять поэтических сборников. Правда, стихи прошли жесткий цензурный отбор, а все лагерные моменты были из текстов выброшены. На первый взгляд он кажется простым и традиционным поэтом, но тем не менее его стихи тогда не все вполне понимали.
Завершая свое выступление, Сергей Соловьев отметил, что Шаламов по-прежнему остается не просто актуальным, а архиактуальным писателем. Ведь его рассказы, прежде всего, учат человека, как держать себя в толпе, как сохраниться, и как увидеть опасность человеческого растления там, где, казалось бы, все совершенно нормально. Шаламов показывает, что античеловеческое бытие всегда рядом с нами, и что мы от него не застрахованы ни культурой, ни цивилизацией, ни спокойной жизнью. И мы бессильны перед ним, когда оно приходит.
С. Горький
